О МОЛИТВЕ

• Часть первая (из предисловия к сидуру «Шаарей Тфила»)

Молитва как просьба и как служение
«Кавана»
Молитва за себя и за других
Диалог с Богом
Всеобъемлющее знание Бога и просьбы человека
Молитва Адама в Саду Эденском
«Тфила» от корня «пала’ль», означающего «судить»

• Часть вторая: Молитва как диалог (по статье рабби Йосефа-Дова Соловейчика)

Уникальность молитвы
Два подхода к заповеди молитвы

• Часть третья: Философия благословения (из предисловия к сидуру «Шаарей Тфила»)
• Часть четвертая: О сути молитвы (по статье р. Адина Штайнзальца)
• Часть пятая (из предисловия к книге «Молитва моя» Нисана Менделя)
  
  

Часть первая

(из предисловия к сидуру «Шаарей Тфила»)

Молитва как просьба и как служение

Всякий человек в трудный час непроизвольно обращается к Высшей Силе с просьбой о помощи и защите. Иудаизм, будучи строгим монотеизмом, требует от человека, чтобы он в трудные минуты обращал свои просьбы непосредственно к Всевышнему и исключает обращение к каким бы то ни было посредникам, которые ходатайствовали бы перед Богом о человеке. Стоя перед Богом и прося Его о поддержке, человек осознает ту ответственность, которая лежит на нем самом.

Однако молитва — это не только изложение наших просьб к Богу. В Торе сказано: «Служи Господу, Богу твоему, всем сердцем твоим...» (Исход 23:25); а «служение сердцем» — это молитва (см. Маймонид, Законы молитвы 1:1). Т.е. молитва — это часть нашей службы Всевышнему, так же как соблюдение Субботы или любых других заповедей.

«Кавана»

Сказано в Талмуде: молящийся должен направить свои глаза вниз, а сердце вверх (Иевамот 105б).

Кавана — это направленность сердца, т. е. сосредоточенное внимание, интенция, вкладывание души в то, что ты делаешь. Кавана в молитве является неотъемлемой частью самой заповеди. Молитва ни в коем случае не должна приобретать рутинный характер, становиться механическим проговариванием знакомых слов. Сказано у Мудрецов: «Молитва без каваны — это тело без дыхания».

Для правильной каваны молящийся должен почувствовать, что он находится перед Всевышним, и (в соответствии со своими возможностями) сосредоточиться на значении слов, которые он произносит.

Однако не следует отказываться от молитвы из-за того, что не чувствуешь достаточной каваны; ибо само молитвенное усилие помогает созданию необходимого настроя.

Молитва за себя и за других

Молитва за себя необходима. Тот, кто не просит у Бога здоровья, мира и благополучия для себя и своей семьи, проявляет этим, в сущности, недостаток веры, — ибо все эти вещи необходимы человеку; и если человек на самом деле считает, что они всецело зависят от воли Всевышнего, то он не может не молиться о них.

С другой стороны, совершенно неправильно молиться только за себя, не включая в молитву нужды других людей. Большинство еврейских молитв составлено так, что речь в них ведется от лица общины, во множественном числе; произнося их, человек молится и за себя, и за свое окружение, и за весь еврейский народ, и — в дальнейшей перспективе — за благо и спасение всего человечества.

Правильная общая кавана нашей просьбы к Богу такова: мы просим Всевышнего за еврейский народ, и за себя самих как за часть этого народа; мы также молимся о том, чтобы спасение еврейского народа привело к благу и спасению всего человечества. При этом мы надеемся не на свои заслуги, а на Божественную милость, которую Всевышний, ради спасения мира, оказывал нашему народу в течение всей его истории; а также на близость Всевышнего ко всем Его созданиям.

Помимо этого, Талмуд подчеркивает особую важность конкретной молитвы за ближнего: «Тот, кто просит у Бога о милости к ближнему своему, нуждаясь в ней сам, — будет услышан Небесами [и Божественную помощь получит как его ближний, так и он сам]» (Бава Кама 92а).

«Всякий, кто мог молиться за ближнего, но не сделал этого, заслуживает быть названным грешником» (Брахот 12б).

Диалог с Богом

Человек должен ощущать, что во время молитвы он разговаривает непосредственно с Богом. И хотя Бог неимоверно возвышен, абсолютно свят и управляет всем миром как в глобальных, так и в мельчайших его проявлениях, а человек слаб, ограничен и невежествен, — тем не менее человек устанавливает с Богом прямой личный контакт и ведет с Ним непосредственный диалог. Молитва — часть такого диалога. (Наши «слова» в этом диалоге — это и мысли, и слова, и дела наши; а «слова» Всевышнего — это все то, что с нами происходит.)

Простая медитация, т. е. создание настроения близости к Богу, не является молитвой. Молитва должна быть выражена словами, потому что словесная речь — это одна из важнейших особенностей человека, отличающих его от животного. Молитва должна быть не просто проговорена мысленно, но обязательно сказана вслух, т. к. человеку свойственно гораздо более серьезно относиться к реально произносимому слову, чем к произнесенному мысленно. С другой стороны, не следует молиться громко. Желательно, чтобы человек слышал свою молитву сам, но не нужно, чтобы ее слышали окружающие. Мы учимся этому на примере Ханы, матери пророка Шмуэля (Самуила), о которой сказано: «И когда молилась она, то говорила в сердце своем; только губы ее двигались (т.е. она говорила шепотом), голоса же ее не было слышно» (Книга Шмуэля I, 1:13). Только отдельные элементы молитвы разрешается произносить громко.

Всеобъемлющее знание Бога и просьбы человека

Если Бог всеведущ — и знает даже то, что мы еще только хотим Ему сказать, — то зачем же нам о чем-то просить Его? Разве Он Сам не знает, что нам нужно? Разве Он Сам не решит лучше, что нужно сделать для нашего же блага?

Конечно же, Бог и так знает, что нужно человеку; поэтому ясно, что цель молитвы отнюдь не в том, чтобы сообщить Ему о наших нуждах. Молитва — это «служение сердца», работа над самим собой в процессе диалога с Богом. Молитва является одним из путей личного духовного совершенствования, осознания Божественной власти над миром и, благодаря этому, одним из путей познания мира. Награда за молитву — это награда именно за такую внутреннюю работу. (Подробнее см. ниже, в главе «Философия молитвы»).

Кроме того, Богу небезразличны наши слова и мысли так же, как и наши поступки, поэтому наша молитва может влиять на Божественные решения в Его управлении миром.

Следует также отметить, что иудаизму совершенно чужд фатализм. Всезнание Бога никак не отнимает у человека свободы выбора. Более того, всякое Высшее предопределение выносится человеку в соответствии с тем состоянием, в котором этот человек находится в данный момент. Если человек изменится, то изменится и предопределение (р.Йосеф Альбо). Когда человек осознает собственные недостатки и пытается их исправить, он меняет и свое «предопределение», и весь мир.

Молитва Адама в Саду Эденском

Традиция относит первую молитву человека ко времени пребывания Адама в Саду Эденском. Мидраш сравнивает стих «И сказал Бог: Да произрастит земля зелень: траву, дерево... И выпустила земля зелень, траву и дерево...» (Бытие 1:11), говорящий о Третьем дне Творения, со стихом «Никакого же кустарника полевого еще не было на земле, и никакая трава полевая еще не росла, ибо дождя не посылал Господь Бог на землю, пока не было человека для обработки земли» (Бытие 2:5), говорящим о Шестом дне Творения. При этом Мидраш замечает, что вся зелень была «выпущена» землей на Третий день, но ничего не росло до Шестого дня. И когда создал Бог Адама, то повелел Он ему «обрабатывать Сад и охранять его» (Бытие 2:15). Какую же работу Адам делал в Саду? Мидраш объясняет: когда Адам пришел в Сад, то он увидел, что все растения находятся «на выходе из земли», но ничего не растет. И тогда он стал размышлять над тем, чего же не хватает растениям для роста. Он понял, что растениям нужна вода, которую может дать только Бог, и обратился к Всевышнему с молитвой о дожде. Тут же пошел дождь, и выросли все растения в Саду.

Из этого Мидраша мы получаем очень важные представления, касающиеся еврейского понимания смысла молитвы. Бог хочет, чтобы человек молился и обращался к Нему с просьбами, ибо молитва — это один из инструментов духовного продвижения человека. Для того чтобы обратиться с просьбой к Всевышнему, человек должен осознать влияние Бога на мир, почувствовать, насколько Божественная помощь необходима для правильного функционирования мира; и это — серьезная внутренняя работа человека, один из путей познания мира. Награда за молитву — это награда именно за такую внутреннюю работу.

(Здесь интересно заметить, что на иврите слово «служение» — «авода’» - означает именно «работу». Молитва — «служение сердца» — это «работа над своим сердцем».)

«Тфила» от корня «пала’ль», означающего «судить»

Ивритское слово «тфила» может помочь нам вникнуть в концепцию молитвы с позиций Торы. Корень этого слова «судить», отличать, выяснять, принимать решения. В жизни мы, как правило, умеем отличать факты от слухов, реальные возможности от фантазий. Такого рода суждения называются «плила». Слово «плилим» используется в значении «суд» (Исход 21:22). Функцией суда является определение действительных фактов и принятие на их основании правильных суждений. Этот корень связан также с понятием «различение двух предметов». Еврейское слово «молиться» («леhитпалель») имеет возвратную форму, которая означает, что действие обращено на субъект действия, т. е. человек работает над собой. Молитва — это самооценка и суд над собой, это жажда души определить, что является действительно значимым, и отвергнуть иллюзорность, которая пытается притвориться реальностью.

Часть вторая: Молитва как диалог

(по статье рабби Йосефа-Дова Соловейчика)

Уникальность молитвы

Существуют четыре способа, позволяющие установить связь со Всевышним, четыре канала, благодаря которым человек, выйдя за свойственные ему конечные рамки, может установить контакты с бесконечным и обратиться к Богу: интеллект (лиму’д, изучение), эмоции (аhава’т hа-Ше’м, любовь к Господу), воля (шмира’т hа-мицво’т, соблюдение заповедей Торы) и молитва (тфила’).

Мы намеренно выделяем молитву как автономную сферу, отличающуюся от трех предыдущих. Три перечисленных первыми способа приближения к Божественному обладают свойством однонаправленности, это односторонние действия человека. Человек преодолевает свою конечность, но Бог не выходит к нему навстречу. В молитве же мы имеем дело с диалогом. Человек карабкается в гору навстречу Богу, в то время как Он, образно говоря, спускается с вершины горы. Две руки смыкаются, как при рукопожатии. «И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей» (Исход 19:20). Призыв к обоюдному участию в молитве ощущается в обращении Соломона: «Склонись к молитве слуги Твоего и к его мольбам, о Господи, Боже мой... и пусть глаза Твои будут обращены к Дому этому (Храму) и днем, и ночью» (Цари I, 8:28). В молитве движутся оба: и Бог, и человек. При остальных трех путях служения движется человек, а Бог недвижим.

Диалог происходит, когда кто-то обращается к другому лицу, даже если это лицо временно хранит молчание. В случае пророчества говорит Бог, а человек молчит; в молитве ситуация противоположна. Мы ощущаем уверенность, что Он шоме’а тфила’ (слышит наши молитвы), даже если Он не соглашается исполнить наши желания. Известно, что когда после Хаггая и Малахи перестал существовать феномен пророчества, то мужи Великого Собрания продолжили диалог, введя формализованную молитву.

Когда мы молимся, то не столько стремимся к удовлетворению какой-то своей конкретной просьбы, сколько желаем войти в тесный контакт с Господом. Молитва не есть средство выпросить у Бога какую-нибудь пользу для себя. Хотя мы говорим «Прими нашу молитву со снисхождением и милостью» и непрестанно надеемся на то, что это произойдет, основная движущая нами сила направлена не на это. Наши Учителя отдавали себе отчет в том, что исполнение наших молитв выходит за пределы нашего понимания, и что соображения, определяющие, какие молитвы будут услышаны, а какие нет, для нас непостижимы. Тем не менее, молитва как просьба и в самом деле играет центральную роль в нашей основной молитве Шмоне’ Эсре’ («Амида»).

Диалог подразумевает общение, участие и взаимодействие. Когда мы молимся, Бог выступает из Своего трансцендентного далека. Бесконечное и конечное встречаются друг с другом, перебрасывается мост через глубочайшую пропасть. Мы не можем достичь того уровня близости с Господом, до которого удалось подняться Моисею: «И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как бы говорил кто с ближним своим» (Исход 33:11). Идеальное общение во время молитвы обозначается словом «аде’ха» (к Тебе, вплоть до Тебя), означающим, что расстояние пройдено и разрыв преодолен.

Виленский Гаон определял понятие мелех (Царь), как обозначающее «царствование с согласия тех, кем правят», причем обе стороны входят в эти отношения свободно; подданные добровольно клянутся в своей верности. (Одно из производных корня «ме’лех» — глагол «нимла’х» — «посоветоваться». Царь всегда «советуется» с подданными.) Напротив, слово моше’ль (правитель), подразумевает власть абсолютную. В трех первых способах общения Бог выступает как мошель; при этом отсутствует какое бы то ни было переживание общности, человек устремляется к абсолютному монарху, который производит впечатление недостижимого. В противоположность этому, в молитве мы имеем дело с мелуха (Царством), отношением общности.

Два подхода к заповеди молитвы

Существует немаловажное расхождение во мнениях между Маймонидом (Рамбамом) ио Нахманидом (Рамбаном) (см. Сефер hа-мицвот, 5). Маймонид считает, что молитва предписана самой Торой. Он выводит эту точку зрения из стиха «И служить Ему (ле-овдо’) всем сердцем вашим» (Второзаконие 11:13). Слова «служить Ему» означают также поклонение через молитву. В той же мере, в какой повеление «Святы будьте» (Левит 19:2) представляет собой обобщенный идеал, находящий конкретное применение в тех нормах, которые сформулированы в Торе, словосочетание ле-овдо есть общее предписание, одним из средств к осуществлению которого служит молитва. Маймонид считает молитву одним из основополагающих требований иудаизма, отводя ей пятое место в «Сефер hа-мицвот» (перечислении шестисот тринадцати заповедей), вслед за верой в существование Бога, в Его единственность, обязательствами любить Его и бояться Его; каждый из этих принципов отражает обязательные аспекты наших взаимоотношений с Богом.

Нахманид (Рамбан), напротив, не признает за молитвой статуса норматива, установленного Торой («ми-де-Ора’йта»): «Нет обязанности (из Торы) молиться; но смысл этого в том, что молиться — значит пользоваться некой привилегией; Создатель же, Благословен Он, слышит нас и отвечает нам всякий раз, когда мы взываем к Нему, — и это проявление Его милости. Стих „И служить Ему всем сердцем вашим“ относится к поклонению вообще, а не конкретно к молитве. Он призывает нас к тому, чтобы наше служение шло к Нему из глубины наших сердец».

Поэтому Нахманид настаивает на том, что обязанность молитвы установлена Мудрецами Великого Собрания, ми-де-раббанан, и в поддержку этой точки зрения он приводит множество цитат из талмудических источников. Тем не менее, даже Нахманид признает, что во времена тяжелых потрясений заповедь молитвы становится «ми-де-Орайта», т. е. предписанной непосредственно Торой. В такие моменты для нас становится очевидным, что Бог — наше единственное спасение. Нахманид писал: «Когда община сталкивается с каким-нибудь грозным бедствием, заповедь ШизТорыЩ для нас взывать к Богу молитвой и трублением в шофа’р, т.к. в тяжкие времена мы обязаны укреплять нашу веру в то, что Всевышний слышит наши молитвы и спасает от бедствий, когда мы молимся и взываем к Нему».

На самом деле, точки зрения Маймонида и Нахманида не противоречат друг другу. И тот, и другой считают, что молитва осмысленна лишь тогда, когда она возникает из ощущения цара’ (беды). Просто они по-разному понимают это слово. Маймонид воспринимает саму повседневную жизнь как постоянную экзистенциальную борьбу с несчастьями, вызывающими у восприимчивого человека чувство отчаяния, размышления о бессмысленности жизни, абсурдности происходящего, безрезультативности. Это устойчивое переживание цара, существующее постоянно. Слово цара несет в себе оттенок чего-то большего, чем давление внешних неурядиц; оно предполагает эмоциональное и интеллектуальное состояние, находясь в котором человек воспринимает себя безнадежно запутавшимся в огромной безличной вселенной, одиноким, без малейшей надежды на спасение. И конечно, восклицание псалмопевца «Из тесноты воззвал я к Господу» (Псалмы 118:5) относится в большей степени к внутреннему состоянию подавленности и безысходности, чем к внешним обстоятельствам.

Именно из этого ощущения поражения и возникает молитва. В условиях комфорта и защищенности молитва становится парадоксом. Истинная молитва проистекает из одиночества, беспомощности и чувства зависимости. Таким образом, в отличие от Нахманида, который принимал во внимание только «внешний кризис», видимые всему обществу страдания — царо’т циббу’р, Маймонид все без исключения в жизни считал «глубинным личным кризисом» — цара’т яхи’д.

По Нахманиду, кризис вызывается внешними обстоятельствами и возникает независимо от самого человека. Он приходит откуда-то извне и, как правило, обрушивается совершенно неожиданно. Бедственное положение легко заметить невооруженным взглядом; мы видим его, чувствуем его, нас преследует беспокойство и душевная боль. Для того, чтобы ощутить этот кризис, совсем не надо принадлежать к типу людей рефлексирующих, склонных к самоанализу или задумчивых; даже для самого прямолинейного человека этот кризис не пройдет незамеченным, будь то нищета, болезнь, голод, война или смерть. Несчастье налетает, как ураган; библейское предостережение, со всеми его угрозами самых страшных наказаний, в случае, если Израиль нарушит данную им клятву, говорит как раз о кризисах такого рода. Он может обрушиться как на общину, так и на отдельного человека. Несчастье такого рода можно разделить с окружающими путем сопереживания и сочувствия.

В отличие от этого, цара по Маймониду представляет собой внутренний, личностный, скрытый и неопределенный кризис, который не так просто заметить; он различим только для думающего и чуткого человека, сознательно стремящегося настроиться на соответствующую волну. Его можно избежать, отвести в сторону, что и делают люди неглубокие. Однако есть и такие, которые стремятся к нему и принимают его с готовностью. Кризис этого типа нельзя приписать ограниченности, небрежности или некомпетентности человека, как это случается с «поверхностным кризисом». По своей природе «глубинный кризис» неразрешим; это экзистенциальная реальность, непременное условие человеческого существования. Более остро его ощущают те, кто обладает большей пытливостью ума и живым воображением; чем более чуток и глубок человек, тем сильнее выражен кризис. Он коренится в самой сути человека, в его метафизических началах. Это кризис экзистенциальный, а не социальный, не политический и не экономический.

Тора призывает нас активно сопротивляться и по возможности устранять поверхностный, внешний, кризис. Несчастья бедности, болезней и войн истощают нас и наносят ущерб нашей духовной свободе. Тем не менее, переживание «глубинного кризиса» и погруженность в него поощряется Торой. Именно при этом человек по-настоящему постигает свое положение в мироздании и получает импульс, направляющий его к великим высотам духа.

«Внешний кризис» можно преодолеть; экзистенциальный кризис может быть уравновешен только молитвой.

Часть третья: Философия благословения

(из предисловия к сидуру «Шаарей Тфила»)

Рабби Хаим из Воложина (ученик Виленского Гаона) пишет: Неверно распространенное мнение, что значение слова «бару’х» («благословен») — это «славословие и хвала». На самом же деле значение этого слова — «увеличение, умножение».... Рашба (выдающийся раввин 14 века) производит слово «браха’» - «благословение» от слова «бреха’» - «источник», воды которого все время прибывают. Таким образом, когда мы благословляем Бога, мы выражаем надежду на рост, увеличение, умножение. Но что означает слово «увеличение» по отношению к Богу? Ведь Сам Он безграничен — без начала и конца. Нам не может прийти в голову, что Бог благодаря нашим благословениям становится больше того, чем Он является.

Для понимания смысла «благословения» по отношению к Богу мы должны прежде всего осознать, что мы никогда не можем представить себе Божественность, кроме как через отношение Бога к нам. Степень Божественного открытия в мире связана со способностью Израиля воспринять ее. Когда народ Израиля находился на высоком духовном уровне, Бог предстал перед ним на горе Синай во всем блеске Своего великолепия. Когда же Израиль ушел в изгнание, он был чрезвычайно подавлен духовно и Бог, как следствие этого, настолько скрыл Себя, что у евреев появилось даже сомнение, остался ли Израиль избранным Им народом. Для того, чтобы проявиться в мире, Бог хочет быть воспринятым людьми. И Он «благословляется» — т. е. Его Присутствие «увеличивается», делается более видимым — когда человек способствует Его проявлению в мире. В соответствии с этим, еврейские молитвы и благословения дают возможность увеличить Божественное проявление в этом мире.

Это же относится к благословениям, произносимым перед выполнением заповедей. Например, благословение «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, Который освятил нас Своими заповедями и заповедал зажигать Субботние свечи» имеет значение декларации: «Я намереваюсь исполнить заповедь зажигания свечей — для того, чтобы через эту заповедь увеличилось проявление Всевышнего в нашем мире».

Бог благословен, когда Его народ пребывает в мире; когда все видят, что еврейская молитва услышана и еврейское служение угодно Богу. Наоборот, когда евреи находятся в тяжелом положении, — Имя Всевышнего оскверняется. И если наша молитва о благе Израиля принесла пользу евреям, то этим освящается Имя Всевышнего. Поэтому если еврей в момент молитвы об изобилии имеет в виду, что Бог поддержит его в час, когда он испытывает трудности — даже если это технические и материальные трудности, — то его мольба о себе является и мольбой о Самом Боге.

Рабби Хаим из Воложина разъясняет также: «Как нельзя отождествить Творца с каким бы то ни было видимым образом (что много раз подчеркивается в Торе), так же невозможно отождествить Его с каким бы то ни было именем, даже с тако называемыми «Святыми Именами». Суть последних — выразить то или иное проявление Творца и Его сил по отношению к созидаемым Им мирам и, в частности, по отношению к нам. Поэтому мудрецы Великого Собрания составили текст благословений таким образом, что началом этих благословений является обращение к Богу во втором лице («Благословен Ты...»), а продолжением — обращение в 3-м лице (слово «аше’р» — «Который...» или глагольная форма, соответствующая 3-му лицу). Таким образом передается, что постигнуть Его невозможно, но дано ощутить Его через различные проявления Божественных сил в жизни. Поэтому в начале благословения мы обращаемся к Нему (во втором лице) прямо, а в дальнейшем тексте, говорящем о Нем как о первопричине явлений и предметов, мы, обращаясь к Нему в третьем лице, передаем Его непостижимость. Общий смысл благословений и молитв должен трактоваться следующим образом: «Так как Твоим желанием было создать миры и поставить их Себе в подчинение, чтобы быть Царем над ними, то мы просим Тебя, чтобы приумножилось это желание Твое: творить миры и вкладывать в них Свою силу. Таким образом, нашим словам благословений и молитв дается сила воздействовать на источники Творения и на духовные миры, и мы принимаем участие в воссоздании Творцом мироздания».

Благословения, читаемые перед соблюдением заповедей, начинаются со слов: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, Который освятил нас Своими заповедями». Таким образом мы напоминаем себе, что соблюдение заповедей не является самоцелью; цель заповедей Творца — привести человека к святости. Другой комментарий отмечает, что слово «освятил» означает в иврите «отделил», «выделил» — поскольку заповеди выделяют нас из других народов. Поэтому благословения говорятся только на сугубо «еврейские» заповеди (омовение рук, надевание талита и тефилин, изучение Торы, на еду мацы и т.д.), но не говорятся на «естественные», общечеловеческие заповеди (почитание родителей, благотворительность и т.п.), поскольку Всевышний хочет, чтобы эти заповеди выполняли все люди, а не только евреи. Третье значение слова «освятить» — это «заключить брак», «обручиться». Специфически еврейские заповеди — это знак и проявление нашего союза со Всевышним.

Некоторые благословения установлены на заповеди, введенные нашими Мудрецами; тем не менее их форма — «Благословен Господь, Бог наш, который освятил нас Своими заповедями и заповедал...» — остается неизменной. В этом случае имеется в виду заповедь Торы (Второзаконие 17:11): «Как скажут тебе (Мудрецы), так и поступай. Не отступай от того, что они укажут тебе» (Маймонид).

Часть четвертая: О сути молитвы

(по статье р. Адина Штайнзальца)

Молитва есть самое яркое выражение религиозного чувства, связи человека с Богом. Безусловно, существуют самые разные выражения религиозных чувств — от действий чисто обрядовых и до серьезных решений, которые человек принимает или отвергает в связи с тем, что он считает их соответствующими воле Создателя или противоречащими ей. Но существуют различные факторы, способные затушевать внутренний смысл многих из этих действий. От многократного повторения они входят в привычку, становятся рутинными, и их смысл и причины могут забыться. Зачастую человек, находящийся в окружении общества, разделяющего его религию и образ жизни, выполняет многие из этих действий как нечто общепринятое, не задумываясь каждый раз над их значением. В каждом действии, даже имеющем яркое духовное содержание, есть чисто технические стороны, и иногда концентрация на этой технической стороне может привести к забвению основного смысла этих обрядов.

Молитва же является прямым обращением к Богу. В какой бы форме она ни выражалась, по сути она всегда остается отчетливым обращением человеческого «я» к Божественному «Ты».

Как и всякая другая речь, это обращение может быть просьбой, мольбой, выражением благодарности, жалобой и даже беседой.

Многочисленные молитвы, содержащиеся во всех книгах Писания (и в особенности в Книге Псалмов, в основе своей являющейся сборником личных и общественных молитв), представляют все типы и разновидности молитв. То же можно сказать и о молитвах и благословениях, включенных в Сидур.

Молитва является, по сути своей, наиболее личным проявлением связи еврея со Всевышним — произносится ли она наедине в ночной тиши или же в синагоге, повторенная многими голосами. Беседа между человеческим «я» и Божественным «Ты» исходит из простой, но чрезвычайно важной предпосылки, что такое обращение возможно, ибо «действительно слышит Господь, внимая гласу молитвы моей» (Псалмы 66:19).

Сознание того, что «Ты слышишь молитву из любых уст», движет человеком, когда он высказывает перед Всевышним все личное и сокровенное — свои желания и помыслы. Такая молитва, о которой сказано в Псалмах (102:1): «Перед Господом изольет он душу свою», требует от человека чувства близости к Богу. В наших молитвах зачастую Бог называется «Отцом» («Отец наш, Отец милосердный»). Сын, стоящий перед отцом, чувствует, что он может раскрыть свое сердце, пожаловаться, попросить помощи. Молитва всегда основывается на этом чувстве близости, выраженном в словах, которые мы произносим в Дни Трепета: «Ибо мы — Твои дети, а Ты — наш Отец», и иначе, с более глубинной, мистической стороны: «Мы — Твоя подруга, Ты — наш близкий Друг».

Но наряду с этой стороной молитвы, есть у нее и другая сторона, связанная с другой точкой зрения на характер взаимоотношений человека с Творцом, точкой зрения, проявляющейся в словах пророка: «Есть ли тот, кто осмелится подойти ко Мне?! — сказал Господь» (Иеремия 30:21), или, иначе: «Я — Царь великий, — сказал Господь Воинств, — и Имя Мое устрашает народы» (Малахи 1:14). Здесь передается ощущение трепета перед Божественным величием, сознания расстояния между человеком и Всевышним, сознания, от которого человек, по словам Маймонида, «отпрянет, испугается, почувствует себя ничтожной, неразумной тварью...» (Законы основ Торы, 2:2). При таком отправном пункте нет места интимной беседе, молитва приобретает другой характер — характер служения. А когда сама молитва становится священной церемонией, она должна быть устроена соответственно. Каждое слово в ней должно быть на нужном месте, каждая фраза должна выполнять свою функцию, человек должен быть облачен в особую одежду, каждое его движение должно быть продумано. Молитва начинает напоминать царский прием с его отлаженным церемониалом. Такой обряд может происходить в Святилище Царя, которое символизирует обитание Всевышнего, а может и в любом другом месте — ведь для Его обитания нет ограниченного места в пространстве. «Храм» имеет в этом случае духовный смысл, но в него нужно «войти» перед молитвой так же, как входят в материальный дворец, проходя комнату за комнатой, пока не предстанешь перед Божественным Присутствием.

Такое ощущение трепета перед Божественным величием выражено в словах книги Экклезиаст (5:1): «Ибо Бог в небесах, а ты на земле; поэтому да будут речи твои немногословны». Наличие качественной дистанции не позволяет человеку говорить как придется — каждое слово его должно быть взвешено, каждое движение — рассчитано. Не надо думать, что такое отношение к молитве непременно сопряжено с состоянием страха, подавленности — напротив, человек сознает, что он удостоился великой чести «быть введенным в покои Царя» (Песнь Песней 1:4).

Эти две точки зрения, на первый взгляд, совершенно противоположные, сосуществуют в мировоззрении иудаизма. Вот строки из Сидура: «Ты дальше, чем все далекое, и ближе, чем все близкое» («Шир hа-Ихуд»), или еще: «Если я найду Тебя, Ты скроешься от меня, а если не найду, то Слава Твоя наполнит весь мир». Эта двойственная концепция, называемая в философии трансцендентно-имманентной (а на языке Каббалы обозначаемая как: «Бог вне всех миров и наполняет все миры»), является неотъемлемой частью еврейского взгляда на мир. Она обсуждается, прямо или косвенно, во всех книгах по еврейской философии. Классическое для еврейских книг обозначение Бога как «hа-Кадош Барух hу» — «Святой, Благословен Он» (и также каббалистическое обозначение Всевышнего «Эйн Соф Барух hу» — «Бесконечный, Благословен Он») — само по себе объединяет эти две характеристики — удаленность и приближенность. Удаленность/трансцендентность выражается понятием «Кадош» — «Святой» (или же «Эйн Соф» -«Бесконечный»), а приближенность/имманентность понятием «Барух» -«Благословенный».

Все это не просто абстрактная проблема, интересующая лишь философов, она находит свое выражение в самой сути еврейской молитвы. В действительности, невозможно понять молитву, не учитывая этой ее двойственности. Уже в одной из самых древних молитв мы видим такой взгляд — «Отец наш, Царь наш». Это внутреннее напряжение — мы предстаем перед Тобой, «либо как дети Твои, либо как рабы Твои» (из молитвы в Рош hа-Шана) — сопровождает весь сборник молитв. Часто молитва, выражающая очищение человека (поскольку она приближает его к Всевышнему), следует непосредственно за молитвой, прославляющей Его святость и величие. Иногда один текст совмещает эти две точки зрения: «Дай нам с миром отойти ко сну, Отец наш, и подними нас назавтра, Царь наш, для жизни» (из молитвы «Маарив»). Засыпает человек как бы на руках у отца, а встает с постели, готовый к служению Царю.

Эти две точки зрения находят также отражение в споре мудрецов: установлены ли молитвы праотцами, или же они учреждены в соответствии с жертвоприношениями (Брахот 26б). Они наложили отпечаток и на порядок молитв разных общин — в одних местах превалирует торжественно-обрядовая сторона, в других — интимно-личная. Но в любом месте и у любого человека присутствуют всегда обе стороны.

Часть пятая

(из предисловия к книге «Молитва моя» Нисана Менделя)

В своей книге «Молитва моя» известный раввин Ниссан Миндель, ссылаясь на Кодекс РАМБАМа пишет, что молитва — это завет Всевышнего и что Бог повелел нам молиться Ему, и только Ему одному. В бедственное время мы обязаны обращаться к Богу за помощью; во времена благоденствия мы обязаны выражать Богу нашу благодарность; и когда все у нас обстоит благополучно, мы и тогда обязаны каждый день просить Бога, чтобы Он продолжал оказывать нам Свою милость и обеспечивал наши повседневные потребности.

В наших молитвах Богу мы часто обращаемся к Нему, называя его нашим милостивым Отцом или нашим Небесным Отцом, ибо Бог считает нас и мы сами считаем себя Его детьми. Можно задать вопрос: почему нам нужно просить у нашего Небесного Отца об удовлетворении наших повседневных нужд? Разве Бог не знает наши нужды лучше нас самих? Разве Бог сам по Себе не добр и милостив, разве Он не желает всегда делать нам добро? Ведь дети не упрашивают своих любящих родителей кормить, одевать и защищать их. Почему же мы должны все это просить у нашего Небесного Отца?

После небольшого раздумья нетрудно найти ответ на все эти вопросы. Наши великие мудрецы объяснили нам это в достаточной степени. Великий РАМБАМ, например, пишет:

— Нам велено обращаться с нашими молитвами к Богу с тем, чтобы твердо усвоить тот основной принцип, что Бог знает все наши пути; что Он может сделать их успешными, когда мы служим Ему, или несчастными, когда мы не повинуемся Ему; что успех и неудача не являются делом беспричинным и случайным.

Как и все остальные заветы, которые Бог дал нам для выполнения не ради Него, а ради самих нас, Он приказал нам также молиться Ему для нашего блага. Бог не нуждается в наших молитвах; Он может обходиться и без наших молитв, но мы не можем обходиться без них. Для нашего же блага мы должны осознавать, что мы зависимы от Бога во всем, касающемся самой нашей жизни, нашего здоровья, нашего хлеба насущного и общего нашего благополучия. Мы должны осознавать это каждый день и по нескольку раз в день. Мы должны напоминать себе часто, что наша жизнь и счастье дарованы нам нашим милосердным Создателем, ибо тогда мы будем стараться быть достойными этой Б-жеской милости и доброты. Бог ничем нам не обязан; и все же Он дает нам все. Мы должны стараться поступать таким же образом по отношению к нашим ближним и бескорыстно делать им добро. Мы должны выразить нашу благодарность Богу не только словами, но и действием, путем подчинения всем его заповедям и следования в нашей повседневной жизни путями, предписанными нам Богом, тем более, что все это — ради нашего же блага.

Сознавая, что Бог добр и что нет для Него ничего невозможного, мы можем нашу жизнь пройти с глубоким чувством упования на Него и уверенности в Нем. Даже в тяжелые времена мы не должны отчаиваться, зная, что каким-то образом (известным только Богу) все образуется; все, что с нами ни случится, — все это для нашего блага, Б-жье благословение в скрытом от нас виде. Но мы не хотим ведь страдать, поэтому мы просим Бога вызволить нас из беды и даровать нам добро не в скрытом, замаскированном виде, а добро, которое и по внешнему виду своему хорошо, которое мы воспринимали бы как добро даже нашими телесными глазами и своим ограниченным понятием, Мы обретаем силу, бодрость и надежду от нашего упования на Бога. Наши каждодневные молитвы укрепляют наше упование на Бога. «Мы уповаем на Бога» — это наш еврейский девиз с тех пор, как мы впервые стали народом.

Раввин Биньямин Эфрати в своей подробной статье «Молитва» пишет, что в среде религиозных евреев вопрос о цели и смысле молитвы обычно ставится в двух аспектах:

1) аспект логический: трудно осознать непосредственную связь молитвы и выраженных в ней просьб с движением судьбы человека, предопределенной ему Богом;

2) аспект эмоциональный: человеку, который чувствует себя бесконечно малым существом по сравнению с открывшимся его сердцу и разуму Создателем и Управителем Вселенной, трудно во всей своей откровенности предстать перед Богом.

Первый из этих вопросов встал давно, и уже первые наши вероучители высказывали о нем свое мнение.

МААРАЛ из Праги, известный еврейский мыслитель, пишет: «Есть люди, задающие вопрос: если человек достоин, чтобы Бог дал ему то, что он просит, неужели Г-сподь не даст ему этого без молитвы? Но если это человек недостойный, неужели одной его молитвы и просьбы достаточно, чтобы получить от Бога то, чего ему не причитается? И еще спрашивают: зачем нужно молиться вслух? Ведь Бог знает мысли человека, были бы только благочестивы мысли его...»

Добавим к этим вопросам: можно ли вообще учить человека молиться, ведь молитва — это нечто глубоко сокровенное, исходящее из самых глубин сердца? Зачем существуют заведомо заданный, неизменный текст молитвы и точные часы, установленные для ее чтения? Ведь смысл молитвы в непроизвольном вдохновении, со стихийной духовной вознесенностью над буднями. Для разъяснения этих вопросов следует сосредоточить внимание на сути следующих слов из главной нашей молитвы: «И вот, если послушаетесь заповедей Моих, которые Я заповедаю вам ныне, чтобы любить Г-спода, Бога вашего, и служить Ему всем сердцем вашим и всею душою вашею...» («Деварим» 11, 13). Наши мудрецы пояснили: служить — это значит молиться.

Молитва — это своеобразная работа, и определение понятия работы с точки зрения законов физики может помочь нам пояснить сущность работы, совершаемой молящимся во время молитвы. Работа — это движение, преодолевающее сопротивление. Или более точное определение работы: это мера превращения одного вида энергии в другой. Например, превращение энергии положения (потенциальной) в энергию движения (кинетическую).

Наше Учение считает, что потенциал религиозности генетически заключен в каждом еврее. Этот потенциал неискореним и неизменен, он переходит от поколения к поколению по законам наследственности. Только у одних эта глубинная религиозность так и остается в потенциале, а у других переходит в движение и неизбежно прорывается наружу. Влияние этой скрытой силы, когда она остается непроявленной, почти не чувствуется, но, приходя в движение, она раскрывает в человеке все духовные истоки и ощутимо влияет на его практическую жизнь.

Однако на пути к проявлению этой скрытой духовной энергии стоят многочисленные препятствия: сила привязанности к материальным, земным благам и инерция человеческих привычек. Чтобы справиться с ними, требуется напряженная и сосредоточенная работа. Через преодоление всех этих препятствий вывести религиозность потенциальную к религиозности действенной — это и есть истинно Б-жественная работа, работа духа.

Потенциальная вера сама по себе бесследна и бесплодна. Но приходит молитва, человек предстает перед Богом и обращается к Нему. И душа приходит в движение и устремляется навстречу своему Творцу. В этом движении (в вере «кинетической») потенциальная религиозность проявляется в действии зримом и осязаемом.

Теперь нужно правильно определить понятие веры. Мысль и чувство, по еврейскому Учению, не являют собой две различные субстанции. Их живая связь и неразделимость в душе человека — свидетельство его подлинной духовности. Действенная вера — это соединение мысли и чувства в человеческой душе и соединение души с Богом, через которое нисходит на человека Б-жественная благодать. Ибо «человек — это дерево в поле» («Деварим» 20, 19), корень которого простирается к небесам, к первозданному источнику, питающему его. Но действенная вера часто тормозится передрягами земной суеты и бурями эпохи. Тогда прекращается жизнетворное движение; и вера действенная вновь скрывается в статический и незримый потенциал. Но опять приходит молитва и восстанавливает разорванную связь и снова вызывает к жизни деятельное движение.

Тут возникает вопрос: ведь молитва только и возможна при наличии связи между душой человека и Богом, а если связь прервана, то возможна ли молитва? И еще: если человек не чувствует этой связи, как он приступит к молитве?

В молитве сливаются две стадии:

1) работа — борьба, преодоление препятствий, очищение замкнувшегося канала души, связующего человека с Создателем,

2) результат: поток Б-жественного влияния начинает заполнять душу молящегося.

Для постоянного обновления этой связи и сохранения ее в замутненной низине современной жизни требуются каждодневные, непременные молитвы. Три раза в день: утром, днем и вечером. И текст их тоже должен быть неизменен, ибо не только вдохновение — главная основа молитвы, но и труд. Труд же требует порядка: определенных текстов, определенного времени, определенных правил и обычаев.

Человек не должен пассивно ждать, как подарка, вдохновения свыше, а должен сам старательно начинать Б-жественную работу: трудиться над правильным произношением и все более глубоким проникновением в смысл тех молитв, которые приняты давно и освящены опытом многих поколений.

И вдохновение придет тогда как высшая благодать и награда. Тексты молитв и способы их чтения неизменны, но поток Б-жественного источника, который вливается в душу молящегося, обновляется беспрерывно.

Посредством молитвы человек совершенствует и обновляет свою душу, готовит ее к новому восприятию действительности и очищает саму действительность для восприятия высоких Б-жественных даров.

В заключение своей статьи раввин Биньямин Эфрати пишет: молитва — это необходимое условие для получения Б-жественного блага. Силой молитвы человек также может отвратить вынесенный ему приговор. Каждый приговор обусловлен определенным состоянием внутреннего мира человека. Меняя этот мир с помощью молитвы, человек меняет свою судьбу. Молитва — это чудесный «инструмент», даренный Создателем человеку, чтобы поднимать и совершенствовать себя и мир посредством разума, чувства и речи.

Иными словами, молитва — это возможность смертного человека, состоящего из плоти и крови, обратиться к Высшей духовной силе всей Вселенной и попросить то, что необходимо тебе, твоей семье, твоему народу, всему человечеству... Молитва занимает центральное место в нашей религии, это служение Всевышнему сердцем — еврейским сердцем. Из глубины своего сердца ты взываешь к Творцу Вселенной, чтобы Он, проявив Свою доброту, излечил того, кто болен, дал пропитание тому, кто нуждается, благословил нашу землю, чтобы она принесла богатый урожай, спас того, кому угрожают враги, — чтобы Он привел весь мир к признанию Его высшей власти.